Просто это не должны видеть дети, а поделиться хочется

http://obsessedbyphantoms.tumblr.com/post/60855873280

@темы: плющево

---

Склад чудесностей по Толкину

Оно прекрасно. Оно именно такое, как я обожаю. Всем втыкать http://hobbitfest.diary.ru/p184603220.htm&from=0#624522783

Сюда тоже http://hobbitfest.diary.ru/p184603959.htm&from=0#625041793

Стих http://chianti1.diary.ru/p184975112.htm

@темы: чужие фики, плющево

---

Бескожий на ветру...

Удушающей петлей

Серый город

Окровавленной зарёй

Мир распорот

Крючья ветра шелестят

Осень стынет

Мысли скоро отлетят

Станут пылью

Зацепился за тебя

Душу-в клочья

И обрывки теребя-

Стану ночью

Я бескожий пред тобой

Мне так страшно

Если можешь... Знак любой...

Мне не важно

Я в безумии своем

Сам сгораю

Зацепило нас с тобой

Понимаю...

Я, боюсь, умру один

На рассвете

Время-бог и господин

Лишь в ответе...

Зацепился за тебя

Душу-в клочья

Приходи ко мне во снах

Станем ночью

@темы: Я - конкистадор свободы, записки на манжетах

---

Или что надо чтобы стать Воином и идти вперед

Эмоции никогда не лгут. И восприятие тоже не лжет. Все, что происходит - происходит на самом деле. Кристальная реальность всегда и постоянно. Никуда нельзя деться. Ни сбежать в наблюдателя, ни отключить. Постоянная боль и ошибки. Такова человеческая жизнь.

Если ты воин - ты идешь вперед, не смотря на боль, потери и несбывшиеся надежды. Если нет - сбегаешь от себя и от жизни в наблюдателя, в игры в магию, в семью, в работу и еще в тысячу всяких обманчивых наркотических для человеческого осознания мест.

Игорь Бухарин (17:22:18 27/11/2012)

Наш разговор больше для меня похож на то, как если бы я тебя спросил "Где купить хлеб", а ты бы ответила "на рынке" А я бы спросил "А как дойти до рынка?". А ты ответила "Ну, надо идти до рынка и ты дойдешь до рынка"

[email protected] (17:24:38 27/11/2012)

))))) Не совсем. Ты спрашиваешь меня о вещах, которые, если ты никогда их не испытывал, не могут быть поняты из словесного объяснения.

Если бы сущестовал какой-нибудь "рынок" с "хлебом" и к нему была какя-нибудь известная "дорога", по которой мог бы пройти любой - у всех был бы "хлеб".

Идти надо путем сердца. Вперед это туда, где ты еще не был. Что делать? Жить. Не прятаться, не обманывать, любить.

---

Прилетело от AndrRomaha

1. Adele -Skyfall

Listen or download Adele Skyfall for free on Prostopleer

2. Олег Медведев -Марш небесных связистов

Listen or download Марш небесных связистов for free on Prostopleer

3. Phurpa-Стослоговая мантра

Listen or download Phurpa Fundamental mantra of Bon for free on Prostopleer

4. Эжен д'Альби -Смерть Юкио Мисимы

Listen or download Эжен д`Альби Смерть Юкио Мисимы for free on Prostopleer

5. Мельница -На Север

Listen or download Мельница На Север for free on Prostopleer

6. Rammstein -Du richt so gut

Listen or download Rammstein Du Riechst So Gut for free on Prostopleer

7. Ария-Искушение

Listen or download Ария Искушение for free on Prostopleer

---

Коулсон/Бартон

Пишет Гость:

17.10.2011 в 02:20

Тыщща слов с копеечкой, внелимит; кровища, экзистенциальный ужас, комплекс вины, романтика, PG-13. Надеюсь, заказчик меня за такое не замочит.

Смесь побелки с кровью вряд ли отстирается, подумал Коулсон, мельком взглянув в собственное отражение в двери. На секунду остановившись перед импровизированным зеркалом, агент стряхнул с рукава особенно криминальный мазок штукатурки и вставил наушник передатчика на место. Он не очень любил вступать в открытую конфронтацию с лишним отвлекающим фактором в ухе.
В наушнике потрескивало и шипело.
Если живой, ответит, подумал Коулсон.
— Бартон, приём. Ситуация под контролем.
— Принято, — скупо отозвался обычно разговорчивый лучник сквозь помехи. — Стоит ли докладывать агенту Хилл?
Агент Хилл обойдётся и без предварительных чтений черновиков некрологов, подумал Коулсон.
— Только Фьюри, напрямую.
— Принято.
То, что лучник говорил так мало, звучало почти страшно.
— Бартон, спускайтесь.
— …сэр?..
— Отдел чистильщиков уже на подходе. Мы здесь не нужны.
— Вы наконец-то предлагаете меня подвезти?
Коулсон искренне надеялся, что его облегчённый выдох не было слышно через передатчик. Если Хоукай продолжал говорить с такой концентрацией сарказма в голосе, его жизни ничто не угрожало.
— Думай, что хочешь.
— Обязательно, сэр! — Судя по звуку, Бартон уже спускался со своей «вышки». — С меня кофе, если сможете довезти до штаба за полчаса, я же знаю, как вы гоняете в свободное от работы…
Коулсон почти беззвучно хмыкнул. С Бартоном явно всё было в порядке.
Чего нельзя было сказать об агентах Флите и Ковальски. Да, их сдёрнули с побочного задания и они не были готовы. Да, они смогли ликвидировать просочившихся через какой-то портал тварей. Они даже смогли нейтрализовать учёного, ответственного за функционирование адской машины. Но в сухом остатке у них теперь была разгромленная подпольная лаборатория, несколько трупов и… Если не считать Бартона, который раз в жизни послушался прямого приказа и не покидал «вышку», отстреливая убегавших тварей, в живых из отряда остался только Коулсон.
Словами передать то, как его тихо, жгуче бесил этот факт, было невозможно.
Наверное, ему было бы легче, будь он младшим по званию. Младшим по званию выживать было… нормально. Даже в чём-то сродни героизму: такой «зелёный», а остался в порядке, когда полегли корифеи, вы только посмотрите… И младшие по званию не несли за остальных ответственности. У них по определению не было поступивших в распоряжение подчинённых. А вот у Коулсона были.
«Были». Опять в прошедшем времени.
— …а ещё ваше умение выводить из себя молчанием сродни суперспособности, — сказал Бартон одновременно из наушника и из дверного проёма. — Сэр?
— У нас потери, — сухо проинформировал Коулсон, снова выдёргивая из уха чёртов наушник и переключая рацию на общую частоту. — Доложи обстановку по периметру.
— По периметру ничего страшного, ваш покорный слуга даже не поцарапан, — криво улыбнулся лучник, обходя покорёженную груду металла, оставшуюся от разрушенного прибора. — И про потери я… в курсе. У меня хороший обзор. И…
Коулсон непонимающе взглянул на коллегу. Ему очень не понравился остановившийся взгляд Клинта.
До него не сразу дошло, что Клинт смотрит на его шею — туда, откуда начиналось огромное, расплывавшееся по рубашке кровавое пятно. Осыпавшаяся в процессе проведения операции нейтрализации побелка создавала впечатление, что Коулсон успел поседеть. В сочетании с порванным на плече пиджаком, залитой кровью рубашкой и, насколько Фил мог судить, довольно неприятным выражением вежливой ненависти ко всему живому на лице это должно было производить впечатление — но Бартон не был кисейной барышней, чтобы так на этом фиксироваться.
— Кровь не моя, — на всякий случай уточнил Коулсон, безуспешно пытаясь поправить галстук.
— Чья тогда? — непривычно тихо спросил Бартон.
— Ты же в курсе про потери.
— Я упустил момент поливания вас кровью.
— Выносил Ковальски с линии огня, — автоматом отозвался Фил. И с ужасом понял, что уже ничего не чувствует по этому поводу. Даже злости на себя.
Только усталость.
— Меня бы тоже вынесли?
Коулсон как-то отстранённо отметил, как у него вдруг подскочил пульс, когда он на секунду представил, что это Бартон висел на нём мёртвым грузом, хрипя, цепляясь руками за плечи и забрызгивая кровью всё вокруг. Почему-то с Ковальски это было… страшно, да. Но не настолько.
— Я укажу всё в отчёте, — деревянным тоном отозвался Коулсон, разворачиваясь к главному входу в лабораторию.
— Фил.
У Бартона был такой серьёзный голос, что Коулсон остановился и обернулся.
— У тебя руки трясутся, — еле слышно сказал Бартон, дикими глазами глядя на старшего по званию.
Коулсон автоматически поднял руку. Пальцы действительно мелко подрагивали.
— А у тебя зубы стучат, — спокойно отметил он, переводя взгляд на Бартона.
— Давай не будем сейчас о работе, — нервно рассмеялся Клинт.
Адреналин, подумал Коулсон, слушая этот жуткий смех. Неконтролируемый шок организма от осознания собственной смертности в непосредственно близкой перспективе. Это пройдёт. Страх — это тоже биохимическая реакция, в конце концов.
— Я смогу вести машину, — резюмировал Коулсон, сжимая и разжимая ладонь.
Дрожь никуда не уходила. Равно как не желал уходить из разума навязчивый образ выпотрошенного Бартона…
— Ты самый жуткий кретин из всех, кого я встречал.
Коулсон моргнул. Образ выпотрошенного Бартона не мог вынести конкуренции с оригиналом — бледным, поцарапанным какой-то шрапнелью и пугающе серьёзным.
— Какая мне разница, сможешь ли ты вести машину.
— Бартон, ты под моей ответственностью и под моим командованием, я обязан доставить тебя в штаб в целости…
— Ох. Заткнись, ради Бога.
А у него хорошие навыки рукопашной, подумал Коулсон, когда лучник неожиданно сгрёб его в захват, прижимая к себе, утыкаясь лицом куда-то в шею. То, что Хоукая действительно трясло, он старался не анализировать.
— Обычно это я прошу тебя заткнуться, — тихо сказал плечу Клинта Коулсон.
Он не вполне разобрал то, что Бартон пробубнил ему в шею. Смесь вибрации от звука и ощущения выдоха в любом случае были достаточно приятны сами по себе, без семантической нагрузки.
— Будем считать, что я уловил общий смысл, — констатировал Фил, аккуратно высвобождая из захвата одну руку, чтобы выудить из взъерошенных волос лучника бетонную крошку. — Я тебя тоже.
Хоукай ослабил захват и уставился на агента так, будто в первый раз его увидел.
— Но предпочитаю не распространять эту информацию, — негромко добавил Коулсон.
— И ты так спокойно к этому относишься, — выдохнул лучник. — То есть… Раньше… Как ты…
— Кому-то надо сохранять спокойствие, — невозмутимо отозвался Фил, косясь на собственные часы через плечо Бартона. — Отдел «чистильщиков» прибудет ориентировочно через…
Адреналин, подумал Коулсон. Сильнейший природный стимулятор. Гормон, выделяемый надпочечниками. В целом, вброс адреналина в кровь не обязательно был вызван страхом за себя или кого-то ещё; всё в человеческом организме так или иначе было основано на биохимии. Коулсону отчего-то было смешно, что он снова, отстранённо и совершенно автоматически, отметил скачок пульса, когда некий чрезвычайно удачно выживший подчинённый его поцеловал. На этом фоне остальные события дня уже не так беспокоили.
На второй минуте он перестал отслеживать собственный пульс и отсчитывать время до прибытия «чистильщиков».
Руки у него не тряслись.

URL комментария

---

New passion

11.10.2011 в 00:32

Пишет  Dr.Dunkelgrau:

АБСТИНЕНТНЫЙ СИНДРОМ: Marvel universe SLASH fic.
Последний китайский апдейт: А хрен ли. Меня уже и тут дожали, открываю это адище.
Я даже не знаю, что страшнее - текст или комменты)))

НАЗВАНИЕ: АБСТИНЕНТНЫЙ СИНДРОМ.
Автор: Док.
Фэндом: комиксы/экранизации Marvel.
Персонажи: Тони «Жел.Чел.» Старк/Клинт «Хоукай» Бартон
Категория: slash с такими примесями, что даже не кажется PWP.
Рейтинг и предупреждения: NC-17, секс без единого упоминания слова «член», абстинентный синдром… чуть не дописала «посталкогольные страхи».)))
ЕСЛИ КТО НЕ ЗАМЕТИЛ, ЕЩЁ РАЗ: ЭТО РЕЙТИНГОВЫЙ СЛЭШ. ВЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНЫ.
Дисклаймер: во всём винить Marvel!
Авторские ремарки, которые можно считать за синопсис: НА ТУМБЛЕРЕ МЕНЯ ДОЖАЛИ. I regret nothing © ))) И поднимаю пост по просьбам трудящихся.

Когда-нибудь он бросит, думает Старк, пока броня складывается, сворачивается, автоматически переходя в переносной режим…

Когда-нибудь он бросит, думает Старк, пока броня складывается, сворачивается, автоматически переходя в переносной режим. Когда-нибудь он, наверное, всё-таки станет лучше. Прекратит язвить в лицо людям, перестанет впадать в эту поганую депрессию, от которой только хочется бросаться на окружающих. Перестанет испытывать все прелести абстинентного синдрома, наконец.

«Железный человек» нужен людям. Трезвый и хоть немного вменяемый. Только вот у Тони Старка с этим в последнее время как-то… не очень.

Так что сейчас «Железный человек» собран в чемодан, а вывалившийся из его панциря Тони Старк… Что ж. Тони Старк — как всегда. Мятые джинсы со следами солярки, несвежая футболка, жуткий беспорядок на голове, и глаза — дикие, полупьяные, с плещущейся где-то на дне ненавистью к самому себе и сожалением по этому же поводу.

Тони отшвыривает куда-то в угол кроссовки, пинает чемоданчик с бронёй и, на всякий случай касаясь рукой стены, бредёт туда, где, по его расчётам, в штабе «Мстителей» находится бассейн. Собственно «Мстителей» здесь нет. Наталья укатила что-то обсудить с Пеппер — кто бы подумал, что они так… споются. Фьюри, скорее всего, на выезде с Коулсоном и его парнями в трико. Остальные вроде бы собирались в лабораторию к доктору Фостер — то ли что-то проверить, то ли просто покутить, кто их разберёт…

Мирное время развращает, думает Старк, на секунду закрывая глаза.
Когда есть противник, ты, по крайней мере, знаешь, что тебе делать.
Когда противника нет…

Тебе страшно. Потому что в такие моменты ты объективно не нужен.

Старк встряхивается, пытаясь отогнать мысли, и сворачивает за угол.
И останавливается.

В целом, он верно рассчитал: бассейн где-то здесь. И в нём уже кто-то пытался утопиться до Тони. Этот кто-то в данный момент сидит и сердито курит на скамейке у выхода из душевой — хотя, по идее, здесь это запрещено, пусть никому и не приходило в голову вешать соответствующую табличку. С коротких волос капает вода, цепочка с армейским жетоном перекрутилась и прилипла к груди, выгоревшие брюки от какой-то военной формы заправлены в тяжёлые ботинки скорее по привычке, чем по необходимости…

Когда лучник Хоукай поднимает на Старка глаза, Тони видит там примерно такую же ненависть и сожаление, что и у себя. Только чуточку страшнее. Потому что Клинт точно трезв, а в трезвом состоянии отдавать себе отчёт в собственной ненужности гораздо хуже.

Клинт аккуратно тушит окурок, щелчком отправляет его в полёт до мусорной корзины и встаёт Старку навстречу.

— Я думал, тут никого нет.

Это они говорят одновременно — и с одинаковой неприязненной горечью. Если бы Тони по себе не знал изнанку этой горечи, он бы подумал, что Хоукай просто недоволен его приходом.

Судя по всему, пятиминутка ненависти к себе затянулась не только у Старка.

Хоукай болезненно морщится, явно заметив, что Тони слегка шатает. В голове у Старка сейчас гулко и пусто, а разума хватает только на отстранённое наблюдение. Клинт явно не спал предыдущую ночь, и по нему это очень заметно. Клинт в последнее время стал больше курить. У него плохо заживает шрам от последнего ранения — тонкий, наспех затянувшийся рубец на боку выглядит воспалённым, Тони знает, как такие зудят от перемены погоды и ноют по ночам. Он вряд ли понимает, почему мечется по штаб-квартире без цели и вектора, почему так мучается бессонницей…

Просто ему в мирное время так же пугающе скучно, как и Старку.

Где-то на этом этапе Тони начинает казаться удачной идея подойти ближе, притянуть Клинта к себе за этот несчастный жетон и поцеловать. Порыв настолько спонтанен, что Старк даже не успевает обдумать собственные мотивации. Он просто действует.

Он чувствует себя идиотом, но это почему-то приятно.

У Старка неконтролируемо идут ассоциации с металлом. Потому что, когда Хоукай начинает отвечать на поцелуй — а он, чёрт возьми, начинает, хотя этого этапа Старк как-то не рассматривал среди вероятных, — у него на языке тот солоноватый никотиновый привкус, который ассоциируется с боевым стрелковым оружием. Дым, порох, оружейная смазка. Оттенок вкуса хлорированной воды из бассейна. У Старка от этой смеси кружится голова, и он хватается за ещё мокрые после душа плечи Клинта, чтобы не упасть.

Он хочет отшатнуться.
Он хочет ещё.
Он не знает, чего хочет.

Но у него уже стоит так, что он судорожно выдыхает что-то нецензурное в рот Клинта, когда тот притягивает его к себе за ремень джинсов. У Хоукая руки, как у человека, всю жизнь игравшего на струнном инструменте, не к месту думает какая-то часть разума Тони. Грубые, слишком жёсткие даже на вид. Гитарный гриф в таких бы запросто сломался, смятый в щепки. Но, в каком-то смысле, тяжёлый композитный лук — тоже струнный инструмент...

Старк задыхается, но это его устраивает. Он не вполне помнит, как они в итоге доходят до его комнаты в особняке, но это его тоже устраивает. Пальцы Клинта комкают и без того мятую футболку, всё никак не сняв её с Тони до конца, задирая её выше, заставляя самого Тони притягивать лучника к себе. Армейский жетон глухо звякает, ударившись о реактор, когда их тела сталкиваются в инстинктивном желании прижаться ближе.

Остаток алкоголя в крови меняет восприятие, замедляет реакции, бросает в жар. Тони кажется, что он бредит, когда Клинт на секунду приподнимает его за бёдра, прежде, чем положить на постель. Заниматься сексом с партнёром, который может его поднять, для Тони настолько непривычно, что в первую минуту не укладывается в голове. Непривычна поза. Непривычна тяжесть чужого тела. Тони Старк гений, Тони Старк супергерой, Тони Старк не бывает снизу — или он просто всегда так себя обманывал?..

У него уже были мужчины. Старк вспоминает об этом, когда на нём расстёгивают джинсы. У него были все эти бешеные эксперименты в пьяном угаре, встававшие перед ним на колени «ценители его талантов», охотно соглашавшиеся раздвинуть ноги «восходящие звёзды». У него были мужчины. У него, а не наоборот. Он сам ещё никому не принадлежал. Почему-то эта мысль приходит, когда джинсы уже сняты, а ноги уже пугающе охотно обхватывают чужие бёдра.

Армейский жетон, звеня, раскачивается на цепочке перед самым лицом. Тони рефлекторно ловит его ртом — на языке снова остаётся привкус металла…

Хоукай выдыхает, подаваясь вперёд, и Старк чуть не ломает себе зубы о его жетон. Клинт движется неожиданно плавно, размеренно, почти медленно — но это всё равно слишком для Тони. Кажется, он говорит какую-то бессмыслицу, в основном состоящую из междометий, запрокидывает голову, слепо мечется взглядом, ничего не замечая, потому что во внешнем мире, судя по ощущениям, не осталось ничего значимого. Кажется, Клинт срывающимся шёпотом просит его заткнуться, потому что в ответ на крики вполне может сработать какой-нибудь датчик сигнализации. Всё настолько восхитительно не в фокусе, что Тони не может определить, кажется ли ему, что он царапает спину Хоукая до крови. Он только успевает на какую-то секунду подумать о механизме часов, которые тикают правильно только тогда, когда зубцы одних шестерёнок чётко входят в пазы других.

Их механизм тикает правильно, думает Тони, инстинктивно подаваясь бёдрами вверх, чтобы Клинт вошёл в него глубже.

Хоукай уже не просит его заткнуться, когда начинает двигаться резче. В ушах у Тони шумит, когда Клинт обхватывает его ладонью, не прекращая нарастающего рваного ритма движений, и Старк выгибает спину, на какую-то вспышку времени переставая мыслить. Это больше похоже на спазм, чем на удовольствие. Тони дёргается в чужих руках, кончая на чужие пальцы, и уже потом, как афтершок от землетрясения, чувствует, как ещё несколько раз толкается внутри него Клинт.

Футболке уже не помочь, отстранённо думает Тони, краем глаза замечая, как Бартон вытирает мятой тканью свои пальцы и бедро Старка. Значит, в какой-то момент они всё-таки успели её снять — разум Старка этого не зафиксировал. В комнате, оказывается, так тихо, что их дыхание кажется слишком громким. Тони на секунду прикрывает глаза, когда пальцы Клинта неожиданно мягко проводят по его ногам, нащупывая чувствительные точки, успокаивая прикосновением всё ещё дрожащие от напряжения мышцы. Слышно, как негромко звякает жетон, снова смещаясь на цепочке. Тони открывает глаза.

Хоукай смотрит на него так, как будто только что его сломал.

В его глазах такой тихий, обречённый, поднимающийся изнутри безысходный ужас, что Тони приподнимается на локте и спрашивает первое, что приходит в голову, просто чтобы не молчать:

— Ты в порядке?

Голос звучит сипло. Выражение в глазах Клинта застывает, и Хоукай переспрашивает:

— Я в порядке?! — так, как будто для него кажется диким тот факт, что Старк вообще интересуется его состоянием.

В голове Тони словно что-то сдвигается, когда он понимает, в чём дело. Хоукай действовал на одних физиологических инстинктах, наплевав на самоконтроль — и с его точки зрения он воспользовался тем, что Старк выпил, был немного не в себе и, если уж на то пошло, сам всё начал. Тони становится смешно, когда он осознаёт: Хоукай безумно боится ему навредить. Сделать больно. Нарушить равновесие, условием которого как-то само собой стало соблюдение статуса нейтралитета — а никак не безумный секс в пустой штаб-квартире.

Для Старка оказаться в одной постели с Хоукаем — интересный и неожиданный опыт.
Для Хоукая оказаться в одной постели со Старком — отправная точка для формирования комплекса вины.

— Ну так как? — возвращает Клинта к вопросу и к реальности Старк.

— Ты серьёзно, — оценив тон, констатирует Клинт.

Скорее всего, он не отдаёт себе отчёт в том, что автоматически проводит пальцами по всё ещё прислонённой к его талии ноге Тони. Старк насмешливо морщится: бессознательное прикосновение отдаётся в нервных окончаниях щекоткой.

— Я серьёзно, — подтверждает Тони, садясь на кровати.

Поза получается странной, но зато Хоукая теперь можно обнять, чтобы не сбежал куда-нибудь со своим хромым моральным кодексом. Клинт едва заметно вздрагивает, когда понимает, что отшатнуться или отстраниться ему некуда.

— Я в порядке, — тихо говорит Хоукай и осторожно целует Старка в кривящиеся в усмешке губы. Тони смешно; по его прикидкам, их диалог тянет на призовую позицию по минимальному количеству употреблённых слов.

В следующие несколько минут Старк успевает сделать ещё несколько интригующих открытий. Например, он не догадывался, что иногда процесс надевания джинсов может быть чувственнее, чем процесс их снятия. Хоукай снова слегка приподнимает его, чтобы застегнуть ремень, и Тони мысленно отмечает тот факт, что чужая сила в таком применении ему до дрожи нравится, не смотря на всю непривычность действия. Хоукай целуется — мягко, аккуратно, словно опасаясь спугнуть. Старк бы при других обстоятельствах никогда не заподозрил, что Клинт вообще так умеет…

— Всё, — наконец находит в себе силы обозначить позицию Старк, со вздохом сгребая с постели футболку, чтобы взять в руки хоть что-то, что зовут не «Клинт Бартон». — Всё-всё-всё. Кофе и душ, и что-нибудь поесть, я всегда страшно хочу есть, когда трезвею, это мощный стимул, а без мощного стимула мы отсюда никогда не уйдём…

— Старк?

Тони затыкается на полуслове, рассеянно комкая футболку в пальцах.

— Ты пугаешь, когда начинаешь рассуждать логично, — признаёт Клинт. Оттуда, где он стоит, Старку видно царапины у Хоукая на плече, о природе возникновения которых Тони знает наверняка, но досконально не помнит, когда именно успел их оставить.

— Я сам себя иногда боюсь, — криво усмехается Тони.

Хоукай хмыкает в ответ, шагает ближе, целует Старка куда-то чуть ли не в нос, бормочет что-то о том, что, если что, кофе приготовит сам, и тихо выходит из комнаты, оставляя Тони наедине с футболкой и дурацким ощущением того, что, в сущности, всё именно так и должно быть. Приходящее следом чувство того, что надо всё бросать и идти следом, просто чтобы быть рядом (на ум тут же приходит определение «в зоне поражения»), почему-то тоже ощущается, как совершенно нормальное…

Когда-нибудь он перестанет испытывать все прелести абстинентного синдрома, думает Тони, глядя на оставленную Клинтом приоткрытой дверь. Надо будет просто поменять тип зависимости.

Соображения на этот счёт у него уже есть.

[FIN]

---

Про фанфики

Пишет Гость:

23.04.2011 в 04:23

885 слов

- Логан, иди сюда! Ты должен это увидеть.
- Чего тебе, очкастый? – Недовольно проворчал Росомаха, только что устроившийся на крыльце с сигарой и банкой пива. – Опять мир спасать? Надоело уже…
Но в гостиную он всё же пошёл. В конце концов, спасение мира хорошо уже тем, что:
а) означает хорошую драку
б) после этой драки никто не будет читать мораль.
Логан вошёл в гостиную и остолбенел: комната напоминала место побоища. Все Икс-мены во главе с профессором Ксавьером неподвижно лежали кто на креслах, кто на диване, а кто и прямо на полу. В сознании был один Циклоп, выглядевший, впрочем, весьма бледно – как в переносном, так и в прямом смысле. Росомаха заподозрил было самое худшее, но подозревал недолго: быстро оглядев и обнюхав товарищей, он обнаружил, что доблестные супергерои попросту лежат в обмороке, точно кисейные барышни из чахоточного XIX века.
- Что тут, чёрт подери, случилось?!
- Слушай, Логан, не хочу тебя пугать, но лучше присядь... – Скотт усадил соратника на диван и голосом, каким сообщают самые плохие новости, объявил:
- Мы наткнулись на сайт со слэшными фанфиками! – И показал на разбросанные по всему полу листы с распечатанным текстом. – Про нас…
- Да ну? Покажи!
Читать Росомаха любил. А уж чтиво, от которого так поплохело всей команде, явно обещало быть интересным.
Начал он с Гамбита. Уж креола, казалось бы, невозможно смутить описаниями любовных похождений. Что же такого было в этих фанфиках?!
- Тьфу, Синистер, и всего-то? – Фыркнул Логан, заглянув в распечатку. – Не иначе как бубновым тузом на лбу привлёк нашего картёжника.
Потом он подошёл к бессильно откинувшемуся на спинку кресла профессору, вынул из его руки лист и прочёл:

- Я же телепат, Эрик, я всё знаю о твоих чувствах.
Мастер магнетизма хотел ответить, но Чарлз не позволил, впившись страстным поцелуем в его властные губы…

- Ну и что? – Пожав плечами, Логан бросил лист на пол. – Можно было и так догадаться, что они не просто друзья. Так вот что Чак имел в виду, когда говорил, что у них с Эриком сложные отношения.
- И ты спокоен? – Возмутился Саммерс. – Эти сочинители ведь написали и про нас с профессором! Как только рука не дрогнула! Все знают, что профессор был для меня другом, учителем, наставником, он заменил мне отца... – Голос его прервался.
- Кстати, Цик, а ты почему не в обмороке?
- Я же командир и всегда должен быть сильным, подавая пример команде! – С пафосом заявил лидер Людей Икс. – Хотя, команде сейчас это явно по барабану, - добавил он тихо.
Джин приоткрыла глаза.
- Там было и про нас, - пролепетала она. – Про меня и Ороро… Это было ужасно… - Тут она увидела, что её голова лежит на пышной груди Грозы – перед тем, как упасть в обморок, женщины упали друг другу в объятия, - и, охнув, снова закатила глаза.
- Так-так, - Росомаха выхватил у неё распечатку, но тут же разочарованно вздохнул, - Да там и не было ничего, только флирт.
Он снова вернулся к профессору и взял следующий листок:

- Конечно, я люблю тебя, Кейн, но только как брата…

- Инцест? С Джаггернаутом?! О боже…
- Ты обрёл веру? – Удивился Циклоп. – Тебе стоит обрадовать этим Курта.
- Пожалуй, на сегодня с него хватит потрясений, - возразил Росомаха, покосившись на Попрыгуна, растянувшегося на ковре в позе морской звезды, раскинув в стороны руки, ноги и хвост. – Кстати, а его-то с кем?
Не без труда вытянув из трехпалой ладошки накрепко зажатый лист, он прочёл:

- Изящный стреловидный хвостик нежно обвился вокруг мускулистых бёдер Логана… Чтоооооооооооооооооо???!!! – Взревел Росомаха так, что задребезжали стёкла. – Они и про меня написали?!
- Да ты самый популярный герой фанфиков из всей вселенной Марвел, - вздохнул (неужели от зависти?) Циклоп и сунул в руки Логану толстую пачку бумаг. Принявшись её перелистывать, Росомаха подумал, что совет Саммерса «лучше присядь» пожалуй, был дельным.
- Я и с Чаком… И с лягушатником… И с Хэнком… Враньё, терпеть не могу синий цвет! Слушай, Цик, а как в обморок падать? Я тоже хочу.
- С твоими способностями – разве что по голове кирпичом.
- Ты, небось, давно об этом мечтаешь, очкастый?
- Я не против, но что-то пока жить не надоело. Может, попробуешь с крыши прыгнуть? Вдруг на пару минут вырубишься.
- Низковат сарайчик будет. Да и двор новой плиткой только месяц назад замостили, - вздохнул Логан, и, убедившись, что бессознательное состояние ему не светит, снова принялся листать распечатки фанфиков.
- Что?! Я и с Сабелем? С этой лахудрой немытой? Да я после драки с ним неделю потом блох вычёсываю! Да я скорей тебя трахну!
- Увы, тебе не первому пришла в голову эта мысль, - мрачно сказал Скотт и вручил ему ещё одну толстую пачку. – Это, пожалуй, самый популярный пейринг. Но что самое возмутительное – это что я обычно занимаю в нём пассивное положение! Это просто несовместимо с моим командирским авторитетом!
- Ну, ты тоже сверху бывал, - сказал Росомаха, желая утешить товарища. – А вот здесь, - он быстро перелистал пачку, - я даже тебе ребёнка родил.
- Кого? – Прохрипел Циклоп, позеленев так, что обзавидовался бы Жаба.
- Девочку, - ухмыльнулся Логан. – Пушистенькую такую. С хвостиком.
Из зёленого Циклоп стал синим не хуже Курта и Хэнка и наконец присоединился к лежавшей в отключке команде.
- Недолго командир продержался, - хмыкнул Росомаха.
И тут ему пришла замечательная идея. Логан бросился к компьютеру. Как он и ожидал, рассказов о Братстве на том сайте тоже хватало. Предвкушая выражение физиономии Саблезубого, когда он прочтёт всё это, Росомаха включил принтер и пошёл за водой, чтобы привести товарищей в чувство.

URL комментария

---

Люблю эту пару

24.01.2012 в 06:37

Пишет  fire*n*dust:

Название: Ряд причин, способных привести к нервному срыву
Автор: roily_riddles
Перевод: fire*n*dust
Оригинал: http://roily-riddles.livejournal.com/
Фандом: Люди Икс, классическая версия
Герои: Курт, Логан и прочие на заднем плане
Формат: цикл драбблов.

Отступление

Когда они садились в самолет, Логан обернулся и бросил последний взгляд на церковь, принюхиваясь к воздуху, пытаясь отыскать следы человеческого присутствия. Кто-то мог вернуться. Он был готов сражаться, каждый нерв, каждый мускул дрожал от напряжения – но сражаться было не с кем. Он медленно заставил себя расслабиться и вошел внутрь, где Эльф лежал вытянувшись на скамейке, уставившись в потолок. Джоно обрабатывал рану Стейси. Руки Бобби сжимались и разжимались у него на коленях.
Он сел на скамью и уложил голову Курта себе на колено. Курт уверял, что физически с ним все в порядке. Он был как бы затуманенным, онемевшим, и беспечность, к которой они привыкли, ушла из его запаха.
Он поймал ухмылку Бобби – тот смотрел на них со своего места.
- Что?
- Вы выглядите как две влюбленных пташки.
- Это называется чувствовать себя комфортно со своей сексуальностью, Дрейк, - заявила Стейси, тон был насмешливым, но лицо ее было бледно. - Однажды ты это поймешь, бедняжечка.
- Угу, вон они двое чувствуют себя комфортно.

Логан выкинул их из головы. Он хотел драться, но Дрейк для этого не подходил. Он откинулся на спинку скамьи, пытаясь раствориться в шуме машин, пульсации крови в венах, биении сердец, дыхании. Внутри у него что-то ворочалось, огрызалось и вопило. Рык вырвался из его горла и заставил всех заткнуться до самого конца полета.

Игра

105 градусов Фаренгейта густой, прилипчивой жары – они танцуют среди деревьев, крутятся, карабкаются, сражаются. Одно неверное движение, доля дюйма в сторону, и Курт обнаружил, что он прижат к дереву, и один горячий, блестящий металлический коготь нацелен в его горло.
- Ну? – Логан ухмыльнулся, - что теперь будешь делать?
Он вскрикнул от неожиданности, когда хвост Курта скользнул под его джинсы. Коготь мгновенно втянулся внутрь; Курт обхватил руками лицо Логана, прижал свои губы к его губам и телепортировался, оставив Логана задыхаться в облаке серных паров.
- Проклятье, Эльф, - он закашлялся. Он мог слышать, как Курт смеется в кроне ближайшего дерева. – А с настоящим противником ты тоже пустишь в ход этот трюк?
- Кто знает? – Курт скользнул на землю, широко ухмыляясь. – Здесь и сейчас это сработало. И осмелюсь заметить – я выиграл. Разве я не заставил тебя задохнуться? Разве твое сердце не стало биться быстрее? И разве я не трогал только что…
- Говнюк. Хватит, мне нужно отмыть это.
Они побрели обратно, Логан бормотал что-то о разнице между жизнью и мультяшками про Багза Банни, пока Курт шел рядом танцующим шагом. Определенно это будет хороший вечер. Курт это ощущал.

Правильное окончание дня
Логан был не в духе, и когда Курт пристал к нему со своей обычной претензией «выкладывай, что стряслось», Логан огрызнулся на него. Курт исчез и тремя секундами позже появился снова с двумя бутылками холодного пива, протянул их Логану, наклонив голову этим характерным жестом.
Логан взял одну и сказал со вздохом:
- Спасибо, конечно, Эльф… но мне сейчас лучше побыть одному.
- Знаю, - Курт улыбнулся. – Они обе тебе.
И испарился.

Напротив

Много ночей подряд сны Логана был вариациями на одну и ту же тему: он идет по одной стороне реки или оврага, а Курт по другой. В отдалении виден мост, и они оба идут к нему, но с каждым шагом он все более отдаляется от них. Ландшафт на стороне Логана менялся, но всегда оставался темным, оживленным смутной угрозой. Сторона Курта, конечно же, была залита светом и зеленью. Они по-прежнему старались достичь моста, но он не становился ближе. Логан проснулся в поту и решил, что больше этой ночью спать не станет.
В другом сне Курт остановился. Логан не мог разобрать его лицо на расстоянии, но было ясно, что он смотрит в сторону Логана. Он видит, как Курт опустился на колени и стал карабкаться вниз по склону оврага. В следующую ночь он увидел реку. Эльф вошел в воду и поплыл. Затем Логан спустился в реку сам.

Он открыл глаза, смятые простыни промокли от пота. Он лежал так добрых полчаса, уставившись в потолок. Потом он оделся и пошел в комнату Курта; сердце бешено билось, слово перед битвой.
- Логан? – Курт потер глаза. – Ты в порядке? Который час?
- Я хочу тебе все рассказать. – Его голос был грубым и хриплым.
- Что…
- Мою жизнь. Все. Все, что могу вспомнить. Это отвратительно. Но ты должен знать.
Курт чуть поморщился, хвост медленно шевелился под простыней. Потом он кивнул.
Логан начал говорить; ощущение было такое, словно он падал. Он смотрел в глаза Халку, но теперь не мог поднять взгляд на друга. Он изучал пол, выкладывая ему все, реакция Курта, его плывущий меняющийся запах колол его нервы и кожу, словно миллион крошечных иголок. Он продолжал говорить – всю ночь, все время, пока спускался.


Уроды – одиночки

До своего знакомства с Логаном он успел так привыкнуть к тому, что отличается от остальных, что считал это уже нормальным. Были такие вещи, такой уровень отчуждения, который другие люди просто не могли постигнуть. Он подозревал, что цирковые аутсайдеры, которых считали уродами, имеют об этом представление, но они могли полагаться друг на друга, они были семьей, группой людей, объединенных пониманием. У многих из них мозги были столь же странными, как и тела, и они были благословлены незнанием о том, насколько другими они являлись или выглядели – хотя тут Курт ни за что не мог поручиться. Может, им было просто все равно. Может, они были правы.
Он не был одним из них. Он изо все сил стремился выбиться из этой колеи, стать ближе к не знающим остаркизма людям; он желал славы, хоть не мог не знать, насколько она скоротечна.
Впрочем, у него было столько друзей в цирке, он знал столько удивительных людей – но между ними всегда оставался разрыв. Неизменно оставалось то, что даже они, отвергнутые обществом, не могли в нем понять.
И тогда он встретил Логана. Поначалу они лязгали при малейшем соприкосновении, как цинковые листы незакрепленной кровли во время урагана; никто так не умел действовать Курту на нервы. Дело было не в его строптивости – они оба были упрямы, и внешность никогда не обманывала Курта. Его нервы были раздражены. Воспоминание все еще горело в памяти - как шея Стефана сломалась под его руками, как его глаза опустели, тело безвольно отяжелело. А потом появился Логан, беспечно разглагольствующий обо всех, кого он убил, и никаких сомнений не оставалось, что в этой области никого лучше него не сыскать. Курт вздрагивал от ярости и отвращения. Ему потребовалось время, чтобы осознать: Логан – тот, кто понимает. Когда он увидел эти металлические когти, растущие между костей, он испытал шок – этот человек был таким же чужаком, как и он сам. Кусочки мозаики легли на свои места. Они оба были уродами. Не просто аутсайдерами – уродами. Чем дальше, тем больше – они обнаружили столько общего, что Курт о таком и мечтать не осмеливался. Логан ненавидел и любил себя с одинаковой страстью, и он вцеплялся в тех, кого любил, так же отчаянно, как Курт. Логан не понаслышке знал, что такое одиночество, - знал, как это, в сущности, удобно. Они могли сражаться один на один часами, и адреналин действовал на них, как наркотик. Общаться с Логаном было интереснее, чем с кем бы то ни было. У него были такие мнения, такие истории в запасе, каких Курт не слышал никогда. Курт впитывал все как губка.
Так что они стали друзьями. Больше, чем друзьями. Может, даже больше, чем братьями. Курт не знал, как это назвать, но с Логаном он чувствовал себя частью целого.
Вот почему его задевало так сильно, когда Логан возвращался с кровью на руках, с потемневшими глазами. Потому что тогда между ними пролегала полоса отчуждения. Разрыв между ними превращался в пропасть; Курт наводил мост с помощью своей веры. Так что он просто позволял себе перелистнуть страницу, довериться и не вспоминать то странное выражение в глазах Стефана за мгновение до смерти. В ту ночь, в ночь совершения им его первого и единственного убийства, его мир умер и заменился иным. Иногда он просыпался по ночам и видел, как этот мир крошится, как слоеный пирог. Тогда он принимался молиться и делал это до тех пор, пока на него не снисходили покой и уверенность.

- Бог не дает тебе остаться в одиночестве? – однажды ночью спросил Логан, когда они сидели на подоконнике, потягивали пиво и провожали глазами падающий снег.
- Это одно из преимуществ, да.
- Это означает, что ты все же чувствуешь себя одиноким?
- Иногда.
- Даже с нами? Со мной?
Курт улыбнулся.
- Не с тобой.
- Как правило?
- Как правило.
Логан замолчал, погрузившись в себя. Курт изучал его лицо, стараясь угадать, о чем он думает. Его вдруг словно кулаком в лицо ударило понимание, что Логан, в сущности, может жить вечно, сможет увидеть, как умрут и уйдут в землю все, кого он любит. Его сердце переполнило сострадание.
- О чем задумался?
- О тяжелых вещах, - пробормотал Курт и улыбнулся. – Слишком тяжелых. Плевать. Давай лучше в снежки поиграем. Мы должны защищать этот мир от зла.
Логан уставился на него, уголок его рта чуть дернулся.
- Знаешь, Эльф, иногда я тебя вообще не понимаю.
Курт ухмыльнулся.
- А и не надо.

Пока движется лифт

Лифт обшит красным деревом, уровень подъема – позолочен и украшен орнаментом. Логан видит, как Курт прячет руки за спину, чтобы не запачкать стены, глядит виновато на кровавые отпечатки, которые они оставляли за собой, на их взъерошенные и потные отражения в зеркалах. Дверь закрылась, спрятав от их взора груду неподвижных тел на мраморном полу холла, оставив их в плотной тяжелой тишине. Лифт дрогнул и поехал наверх.

- Как прошло твое свидание?
Курт втянул воздух.
- Полагаю, неплохо.
- По-моему, она не твой тип.
- Нет, но она достаточно приятна.
7-ой этаж… 8-ой… 9-ый…
- Почему ты никогда не встречаешься с людьми, которые тебе подходят?
- Они же не растут на деревьях, Логан.
- Для тебя растут. Для тебя они сами спрыгивают с веток.
- Поскольку ты не можешь этого видеть, сообщаю, что я закатываю глаза от возмущения.
- Я думаю, ты делаешь это намеренно.
- Что я делаю намеренно?
- Встречаешься не с теми людьми. Если ты находишь кого-то, кто тебе нравится, ты просто вынужден завязать отношения, и это тебя пугает.
- Полагаю, у тебя и теория есть, почему так происходит?
- Я тебе что, психоаналитик? Ты мне скажи, Эльф.
Лифт остановился, и они прижались к противоположным сторонам двери, прежде чем створки раскатились в стороны, и красное дерево обшивки превратилось в лохмотья под шквалом огня.

Десятью минутами позже Логан был готов вырубить последнего нападавшего, когда Курт стремительным, невидимым глазу ударом слева выбил его из рук Логана; парень врезался в стену.
- Эй, прекрати это! Своих, что ли, мало?
- Entschuldigung, - Курт ухмыльнулся и отскочил от стены.
Они осмотрелись – стоять на ногах оставались только они сами. Курт в последний раз пропрыгал по стенам и поднял вверх большой палец. Позвонив Циклопу и Фьюри, они направились обратно к лифту, переступая через безжизненные тела, пустые стволы и стреляные гильзы.
- Я вот думаю тебя с кем-нибудь познакомить, - сообщил Логан, когда за ними закрылись двери.
Курт вздохнул.
- Что, ты снова закатываешь глаза?
- Господи, Логан! Почему это так важно для тебя?
- Парни вроде тебя должны размножаться.
Курт потер переносицу.
- Я польщен, друг мой. Правда.
- А при таком раскладе продолжительная жизнь тебе не гарантирована. Да и моложе ты не становишься.
- Ненавижу тебя.
- Я делаю то, что должен, Эльф.
- Да, в этом ты хорош.
- Чертовски верно. Я знаю одну симпатичную девчонку, она живет в Адской Кухне. Дам тебе ее номер.
- И никакого давления?
- Ага, сейчас. Я буду на тебя давить. Я захочу узнать обо всем. В последний раз, когда я с ней общался, у нее вроде не было никого, но ты наверняка…
- Я не упомянул, что тебе придется добираться до особняка самостоятельно?
7-ой этаж… 6-ой, 5-ый…
- … или ты можешь сам выполнять работу получше.
- И тогда ты от меня отъбешься?
- Когда я стану дядей, конечно.
Курт улыбнулся и покачал головой. Лифт снова оказался в холле, повсюду уже сновали люди Фьюри. Они телепортировались прежде, чем кто-нибудь смог их о чем-нибудь спросить.

Среда

Они разбудили его в 7 утра, как обычно. После того как его вымыли и одели, медсестра Хелен жизнерадостно сообщила, что у него посетитель.
- Это ваш друг Кэтрин, - сказала она, вытирая ему волосы. – Она будет здесь в девять, так что у нас масса времени. Надо вас высушить и придать презентабельный вид, правда?

Через два часа его кресло выкатили в комнату для посетителей. Китти ждала там – зеленая рубашка, русый хвост через плечо, широкая яркая улыбка.
- Курт! – она обняла его, он погладил ее волосы, насколько это было возможно.
- Ты теперь можешь двигать этой рукой! Отлично! – он улыбнулся. Моя Кэтхен.

Она выкатила его в сад, болтая о том, что теперь творится в особняке.
- Ребенок Скотта и Эммы очень вырос. Я говорила тебе, Эмма теперь совсем другой человек. Это все из-за ее мальчика. Она шипит на каждого, кто на него не так взглянет. Что ж, может, она и не слишком переменилась. – Она засмеялась, и Курт улыбнулся вместе с ней. – Ох… - она пробежала рукой по волосам и рассеянно оглядела растущие магнолии. – Знаешь, ходят слухи, что… он вернулся.
Его глаза расширились, улыбка умерла.
- Логан…
- Да, - шепнула она. Прочистила горло. – Это пошло от Фьюри. Я не знаю, если… - она вздохнула. – Курт, не хочу тебя слишком обнадеживать. Последнее, что я слышала, что его видели с вертолета в канадских горах, и он бегал на всех четырех.
Она посмотрела ему в лицо и вложила свою руку в его ладонь.
- Знаю, ты хочешь с ним поговорить. Есть множество других людей, которые хотят… поговорить с ним о том, что он сделал с тобой, но, боюсь, они… они не понимают. Я больше не злюсь на него. Думаю, Петр на него больше не злится. - Она задумчиво закусила губу. – А ты когда-нибудь был зол на него?
- Нет, - выдавил он с трудом.
- Я это знала, - сказала она и заплакала. Он дотронулся до нее, и она уткнулась лицом в его колени. – Проклятье. Я собиралась утешить тебя. – Она рассмеялась сквозь слезы.

Остаток дня она рассказывала ему разные маленькие анекдоты особняка; когда солнце стало клониться к закату, она собралась домой. Он попросил ее оставить его в саду; она обняла его на прощание и ушла.

Он наблюдал за тем, как солнце исчезает за верхушками деревьев. Другие пациенты смотрели кино в зале – он видел его прежде. Рощица все больше темнела, сбивалась в бесформенное дымно-серое пятно. Внезапно он услышал какой-то звук в чаще. Он присмотрелся к темноте, и его дыхание замерло.
Растрепанные волосы с застрявшими в них листьями. Разодранная рубашка, которая когда-то была белой. Отросшая щетина и глаза, огромные и блестящие на грязном лице. И это выражение…
- Ло…- выдавил он и попытался пошевелиться, мускулы не подавались. Его дыхание участилось от сражения с непокорным телом, рука слабо шевелилась. Когда его кресло опрокинулось, Логан подхватил его, и они оба разрыдались.

Гибель от скуки

Пятница, 9.22 вечера
Два часа и две бутылки шампанского спустя люди вокруг так и не смогли показать Логану ничего интересного. Он вышел на балкон покурить, и через некоторое время к нему присоединился Курт – ухмылка от уха до уха. Курт обхватил его за плечи и безмолвно созерцал цепочку огней на горизонте – демаркационная линия между городом и равниной.
- Друг мой, тебе скучно, так скучно. Я удивлен, что ты все еще здесь.
- Что, мне надо изобразить светскую жизнь?
- Мутанты всего мира оценят твою жертву. Нет, нет, я не иронизирую. По крайней мере, не очень.
Логан искоса взглянул на него. Эльф был единственной причиной, по которой он тут находился, и уж конечно, Эльф это знал, но признавать поражение он не собирался.

Дело было так: Курт попросил Логана пойти с ним на смешанную по расовому признаку вечеринку. Логан сказал нет. Курт сказал, что будет лучше, если Логан станет держаться открыто: «Люди боятся того, чего не видят и не знают – не ты ли меня этому учил?» - этак, знаете ли, небрежно бросил, пока они приводили в порядок Черную птицу.
- Я предпочитаю, чтобы меня побаивались – надежнее выходит.
- Что ж. Как пожелаешь. У каждого свои зоны безопасности, - покладисто сказал Эльф, грызя ноготь.

Зоны безопасности, поцелуй меня в зад и хитрый языкастый ублюдок, вот были две мысли, крутившиеся у Логана в голове в этот вечер. Он был слишком стар, чтобы попасться на эту удочку. Он напомнил себе, что для Курта вопрос «прятаться или не прятаться» - гамлетовский. Отличная такая ролевая модель. Ох, брат, брат.

9.25 вечера
Так что они стояли на балконе. Вечеринка доваривалась на медленном огне за их спинами – и тут они услышали чей-то пьяный голос, называющий Курта «недоделанным человекопауком, модель мальчиковая, для лиц с заковыристым ксенофильно-педерастичным сексуальным изъяном». Похоже, самое интересное в этот вечер они все-таки не пропустили.
Пока Курт проталкивал внутрь приступ одурманивающей ярости, Логан выпустил свои когти наружу и затопал к двери. Курт схватил его за плечо:
- Стой!
- Эльф, мы с тобой всякого навидались и наслушались. Пора с этим кончать.
- Месть – это здорово, но мы с тобой знаешь во что ввязались? Вечная драма отношений между людьми и мутантами. Он просто пьян. Он там среди друзей и устраивает для них шоу – он, может, пожалеет о сказанном наутро.
Они заглянули в окно. Остряк стоял очень близко – да чего там, прижимался к красотке в тесном платье. Они целовались, хихикали и шептались. Его рука путешествовала вверх по ее бедру.
- Хотя, возможно, об этом он вряд ли пожалеет на утро…
Логан ухмыльнулся.
- Ну-ка, расскажи мне, что происходит между твоими заостренными ушами.

9.40 вечера
В номере было очень тихо, если не считать приглушенного бубнежа телевизора из смежной комнаты и слабого урчания холодильника. Они бесшумно прокрались в комнату по паркетному полу и толстым коврам.
- Откуда ты знаешь, что это его номер?
- Этот адрес указан на водительском удостоверении.
- Ты стащил его бумажник?
- Я позаимствовал его бумажник. И я потом положу его на место.
- Знаешь, Эльф, я частенько думаю, что было бы, если бы ты был плохим парнем?
- Сегодня вечером я тебе это продемонстрирую.
- Только один вопрос: что, если они не придут сюда сегодня?
- Придут.
- Откуда такая уверенность?
- Эта девушка – студентка, а номер просто ослепляет. Неужели он не захочет похвастаться?
- Знаешь, давай-ка поторапливаться. А то они и впрямь сейчас объявятся.
- Ага, - Курт ухмыльнулся. – Проявим воображение. Ты все взял?
- Порножурналы – есть. Две упаковки пива – есть. Пустые бутылки – есть.
Курт растворился в розовой дымке и снова появился футом левее того места, где стоял.
- Сера – есть.

9.45 вечера
Логан осушил двенадцать бутылок пива за пять минут, так что даже привычный Курт был впечатлен.
- Это еще не самое лучшее, дитя мое. – Логан сунул порножурнал под подушку. Страницы были порядком истрепаны и, э-э-э… покрыты пятнами.
- Ты уверен, что готов расстаться со своей частной коллекцией, друг мой? Я смотрю, ты их просто от сердца оторвал.
- Ох, для тебя все что угодно. Ты просто стал на двенадцать бутылок пива к расплате по своим долгам.
- Моя нижайшая благодарность.
- Такое не пью.
- Пора заканчивать. Позволь мне телепортировать тебя отсюда. Никто тебя не увидит. То, что я собираюсь делать, может быть нестерпимо для твоего чувствительного носа.

10.02 вечера
Они ввалились в номер в обнимку, уже почти раздетые и перепутавшиеся членами в порыве страсти. Продолжить им было не суждено. Девушка закрыла нос ладошкой и наморщилась:
- Господи, что за запах…
Парень просто осматривался с открытым ртом – впрочем, вскоре его пришлось закрыть из-за едких серных паров.
Нет, гостиничная прислуга не назвала бы это разгромом. Скорее, просто молодой джентльмен покинул свое обиталище в чрезвычайной спешке, не успев навести того неприметного почти лоска, который с годами приобретает дом человека с привычкой к порядку. Пол был усеян деталями мужского гардероба, как то: носки, белье и галстуки, на смятой постели валялся раскрытый порножурнал. Батарея пустых бутылок выстроилась под кроватью.
- Что ж, ты хорошо умеешь создать романтическое настроение.
Парень растерянно оглянулся на свою спутницу.
- Что происходит? Все было в порядке, когда я уходил.
Она прислонилась к косяку, сложив руки на груди.
- Знаешь, я мешать не хочу. Я, похоже, зря пришла.
- Нет, послушай…
- Ты послушай, мы очень мило поболтали, но мне, похоже, лучше уйти. Ты неплохо развлекаешься без меня.
- Нет, все не так! Я…
- О, право, пора. Не провожай. Я вызову такси. Спокойной ночи.

10.08 вечера
С уже упомянутого балкона Логан и Курт наблюдали за отбытием красотки в тесном платье. С нижнего этажа ту же картину растерянно лицезрел хозяин номера, привыкший к порядку.
- Боюсь, мы подвергаем опасности мирное сосуществование наших рас, - хмыкнул Курт.
- Да насрать. Глотать молча все человеческое дерьмо не значит развивать отношения. Иногда надо постоять за себя.
Курт улыбнулся.
- Так мы меняем мир - порножурнал за порножурналом.
- Прыжок за прыжком.
- Пиво за пивом.
- Надо было еще подбросить использованные резинки.
- Когда кто-нибудь оскорбит тебя, так и сделаем. Ну, все, домой пора. И лучше будем молчать об этом.

Признания

- Эй, ты очнулся?
Курт улыбнулся, сидя в своем кресле, и отложил свою книгу в сторону, рядом со слегка запыленной шахматной доской, которой ни у кого из них не хватало терпения пользоваться.
- Не могу спать.
- Твоя рана тебя беспокоит?
- Не более чем обычно, но… да.
Логан подошел к окну и посмотрел вниз на испятнанный лунным светом газон.
- Попрошу Хэнка дать тебе что-нибудь посильнее.
- Nein. Не люблю быть под кайфом. Этого более чем достаточно.
- Что ж, тогда я не буду тебя слишком сильно жалеть. – Он сел рядом с креслом на пол. Курт ощущал слабый запах крови и антисептика, бинтов и книжных страниц. Его локоть опирался на подлокотник кресла, подбородок на ладони, его взгляд не отрывался от Логана.
- Что?
- Я очень мало помню из того, что произошло после нашего бегства с базы Эссекса в Антарктике…
- Нечего особо рассказывать. Ты спас мою жалкую задницу, получил пулю и снова спас мою жалкую задницу. Тогда Ро спасла обе наших жалких задницы, и так закончилась эта история.
Курт поморщился.
- Логан…
- Тебе нужны подробности? Мы вылетели из твоего чертова портала, ты скатился вниз по склону, а я хотел быть таким хорошим солдатом, так спешил сказать Эмме о ребенке… я даже не понял, что тебя подстрелили, пока…
Курт пнул его в колено.
- Я не об этом говорю, и твою идиотскую привычку обвинять себя мы обсудим позже. Господи, Логан, тебя же поджарили до хрустящей корочки! Нет. Это не то, что… видишь ли, мне кажется, я помню, ты сказал что-то, но я был не в том состоянии и не уверен, что расслышал прави…
- Что? Я просто болтал всякую ерунду, чтобы не дать тебе отключиться.
- Да, но там было что-то необы…
- О, что я люблю тебя? Что я, возможно, влюблен в тебя? Что ты одна из лучших вещей, которые случались со мной в моей жизни? Что ты мне нужен, и я, вероятно, сойду с ума, если тебя не будет рядом? Ты об этом, Эльф?
Курт смотрел на него огромными глазами.
- … а, да. Да, это… именно об этом я говорю.
Логан изучал узоры на ковре, нахмурившись. Тишина стала невыносимой.
- Нет, - сказал он наконец. – Ничего такого не говорил.
Курт видит, как он встает и идет прочь. В дверях Логан оборачивается, и в выражении его лица появляется что-то покорное и виноватое.
- Ты должен попытаться уснуть, - говорит он и уходит.
Но Курт оставался в своем кресле еще долго с загадочным выражением на лице и больше не брал в руки книгу.

---

Это прекрасно.

Пишет Гость:

15.02.2012 в 03:15

511 слов. PG, но лирика, и не совсем ангст.

Нет ничего умилительного в том, как спят люди, - думает Доктор, вешая плащ в гардероб. - Таймлорды спят точно так же. Сознание отключается и отправляется странствовать по другим мирам. Кому-то везёт, сны хорошие, Роза спала всегда с улыбкой на лице, обнимая плюшевого волчонка, и просыпалась счастливая. Как спала Марта, он не знает - каждый раз, как он просыпался, она смотрела прямо на него. Донна спала где угодно, лёжа, сидя, стоя, во временной воронке, на диване - суровый опыт недосыпа. Джек спит так же, отсыпаясь впрок, сбрасывает свои тысячи лет, только уголки губ остаются опущенными и приподымаются только если при нём сказать какую-нибудь скороговорку на галлифрейском. "Перепел у перепелки украл перепелят", например. Или "бремя лорда времени - прения невовремя". Не понимает же, Тардис не переводит галлифрейский, но начинает улыбаться.
Мастер спал как загнанный зверь, жертва, готовая обернуться хищником, обвив удушающей лианой и время от времени прорываясь своими кошмарами в твой сон. Не смей, не уйдёшь, у тебя же больше никого нет, мы оба дети Галлифрея. - Мы дети Галлифрея, - думает Доктор, - да. Просто один из нас обожает всё ломать, потому что не принимает иных доказательств.
Харт спит нагло. Этот человек умудряется оставаться наглым и вальяжным даже во сне, развалившись, соизволив оставить тебе ровно одну пятую кровати, и превращает своей одеждой и оружием всю доступную мебель и люстру в сборище полупьяных рождественских ёлочек - там граната, тут доломан, там пистолет, тут сапоги, там джинсы, тут что-нибудь ещё. Весело обозначает свою территорию и засыпает с вызовом - дескать, знаю, что всё равно ничерта вы мне не сделаете.
Джек спит на спине, подсознательно вытягиваясь в сторону Доктора. Доктор проверял, если перейти на другую сторону комнаты, Джек перевернётся. Если встать в ногах кровати - ползучий подсолнух вытянется следом, устремившись головой в сторону своего Доктора. Он спит в одежде, беззлобно подшучивает иногда, что привык спать нагишом, но никогда не делает ни малейших поползновений раздеться, - дескать, мне удобно всё, что удобно тебе. Как ты хочешь. Я весь твой, целиком, без остатка. Джек спит послушно и тихо, и это покорность царапала бы, если бы Джек засыпал без подсветки своей улыбки на сотню мегаватт.
Ничего умилительного, - напоминает себе Доктор, улыбаясь.
Я весь твой..
Его изучаешь до кончиков ногтей, до ритма дыхания... Иногда Доктору кажется, что это Джек его приручает, не делая никаких резких движений, давая время свыкнуться со своей бескрайней и безотчётной любовью, и не давая утонуть в ней. Иногда ещё кажется, что такой любви не заслуживают даже звёздные киты, куда уж таймлорду, за которым чернилами кровоточит красная книга Вселенной, отмечая исчезнувшие по его вине виды. Но Джек не двигается с места, спит, и если прижаться пальцами к его виску, его спящее сознание переполнено всё тем же восхищением "мой Доктор" и самоотдачей - "твой, целиком, без остатка", и ещё робкой надеждой любви - "не бойся меня"...
Тамйлорд вздрагивает, не убирая пальцы, со стыдом, словно подсмотрел что-то слишком интимное - и, разумеется, Доктор же, - продолжает подсматривать.
- Ничего умилительного - напоминает себе.
Джек сияет.
Доктор наклоняется к уху и принимается вспоминать скороговорки Галлифрея.
Это странные ночи, и щёки становятся тёплыми, потому что, даже спящий, он отдаётся тебе так, как умеют только люди Земли. Я твой, весь, целиком, не бойся...

URL комментария

---

Пишет Гость:

05.02.2012 в 22:52

Исполнение 1, часть 2

Часть 2

***
В Дартмуре всё идет не так. Нет, еще на Бейкер-стрит всё идет не так, будто Генри Найт, в которого страх въелся настолько глубоко, что не избавиться до конца жизни, явился специально чтобы принести за собой едва различимые оттенки запаха еще одного такого, как я.
Запах пробивался даже через густой сигаретный дым, через шерлоково нетерпение, непостоянный, четкий, незнакомый. Не волчонок, кто тогда?
Факты сопоставляются сами собой. Военная база, генетические эксперименты, оборотни. Можно ли сделать вервольфа более опасным, чем он был до этого? Можно. Еще более нестабильным, озлобленным, нечеловечным? Несомненно. Для этого необязательно ставить эксперименты, иногда хватает всего лишь поля без начала и конца, и шепнуть на ухо: «Ты волк, и ты свободен».
Я не знал, чего мне ждать, но знал, на что надеяться. Что Шерлок не поедет: кролик, собака – что за зоопарк, развлекайся сам, Джон, и не забывай выходить в скайп и отчитываться передо мной. Вместо этого – Шерлок за рулем, миля за милей впитывает в себя дорогу, Джон рядом, я между ними, а от меня к Дартмуру тянется нитью плохое предчувствие, которому я не мог не верить.
На базе хотелось метаться, на базе я снова был капитан, всё слишком знакомо, Джон Уотсон остался в машине, а запах окружал меня повсюду. Будто его обладатель ходил здесь в каждом закутке, но нигде не задерживался. Его невозможно было проследить. Запах сплетался лабиринтами, и мне казалось что он – послание специально для меня. Издевательское. Нарочное. Смотри, волк, я здесь, и я то, чего ты еще никогда не видел.
Мы ушли, Шерлок излучал удовлетворение от своих проделок, а я знал, что наследил достаточно для того, чтобы принять вызов. Потому что два оборотня на одной территории могут быть или парой, или зачатком стаи, или одним оборотнем.


***
Шерлок всё же человек – он считает, что фонаря, уверенности и собственного интеллекта достаточно, чтобы идти ночью по следам таинственной собаки. Он умеет слушать, и ему кажется, что всё в порядке, но он не зверь, он не слышит, как чужое незримое присутствие накрывает овраг. Следы оставлены заранее, но они для меня и говорят: «Я здесь, и жду тебя».
Но в конце концов Шерлок и Генри замечают – не могут не заметить, когда утробный рык стекает по стенам оврага. У Генри Найта тут же отнимаются ноги и мозги, его ужас мешает реагировать, он сбивает с курса, а Шерлок выхватывает узким фонарным лучом то черный бок, то пылающий глаз. Шерлока затапливает неверием и страхом, и я впервые вижу, как он боится, как его лицо судорожно меняется в реакции, которую ему не скрыть. Впервые он видит то, чему его прямолинейная логика не может найти оправдания, как будто всем вещам в мире нужно оправдание. Как будто без него они перестанут существовать, глупейший и наивнейший из людей.
А зверю всё равно, кто перед ним. Зверь несет в себе человека, и этот человек знает, что как минимум один из этих людей имеет для меня значение, а двое – совсем не проблема; это дело двух прыжков и дважды сжатых челюстей, для того, чтобы мы остались с ним вдвоем и восстановили баланс, в котором оборотень остается всегда лишь один.
Он смеется надо мной, зная, что я отстаю на шаг, и что у меня нет времени раздеваться, нет времени что-то решать. Только сумасшедший рывок – скатиться вниз по склону, одновременно становясь собой. Перевоплощение всегда несет в себе столько очищающей боли, что я кричу от радости – наконец-то, долгожданно, противоестественно. И когда я перестаю быть процессом, а становлюсь осознанным действием, он уже передо мной. Теперь внизу нас четверо – двое зрителей и двое соревнующихся.
Генри Найт лежит без чувств, и это лучшее, что он мог сделать. А Шерлок смотрит то на клоки моей одежды, разметавшиеся по ветвям кустов, то на меня, и ужас в его глазах превосходит все возможные пределы, он куда больше Шерлока, не помещается в нём, и мне хочется поскорее всё закончить и объяснить ему, что так надо, что мир не рухнул, просто сместилась ось, векторы указывают в другую сторону, и не всё, далеко не всё можно объяснить словами.
И это куда сложнее, чем два прыжка и судорожно сжатые челюсти, когда перед тобой стоит твоё подобие, помноженное на тщательно вживленное безумие.
Когда безумен человек, который сидит в волке, оборотню уже не на что надеяться.
Зато теперь я знаю, чем занимаются лаборатории Баскервиля. Они спускают волков с цепи, ведь собака – это тот же волк, который научился слишком хорошо притворяться.


***
Под животом, головой, подо мной – холодная ночная земля, своя и чужая кровь, я лежу в ней, смешав себя и мертвого уже пса, и так больно, что непонятно, кто из нас жив, а кого поглотит туман. Я даже не знаю, кто я – волк или, может, Джон? Глаза видят только обнажившуюся кость и рваную рану на черном собачьем теле. Он даже не перевоплотился после смерти, и это означает, что ученые научились-таки выворачивать нас наизнанку и превращать в зверей, которые время от времени оборачиваются людьми.
Мне больно дышать, больно шевелиться, я вздрагиваю, закрываю глаза, слишком много секунд на меня одного, они собрались меня добить, очевидно, своей неторопливостью, и я до сих пор не знаю, кем подохну. Джоном или, может, собой? Хорошо бы Джоном – он… хороший человек. Такой, каким я сам мог бы стать. Он не заслуживает, наверное.
Сквозь шум собственного сердца слышу, как рядом на корточки садится Шерлок. Генри Найта я не слышу – возможно, он до сих пор не пришел в себя. На плечи опускается пальто. Я благодарен – так легче, теплее, спокойнее, но лучше бы Шерлок отдал мне свой страх, который до сих пор сбивает его с толку. Я умею жить с чужим страхом, но не хочу, чтобы им питался мой друг.
Он долго сидит рядом, не говоря ни слова, потом так же молча встает, взваливает на плечо Генри, и уходит.
А я остаюсь лежать в кровавых останках, на мне его пальто, и я не знаю, чью наготу он прикрыл – Джона Уотсона или волчью.
Я только знаю, что у Луны еще много времени до утра, и пусть её сейчас нет на небе, но где-то она все-таки есть, и это очень, очень хорошая новость.


***
Когда я прихожу в наш номер под вечер следующего дня, завернутый в слишком большое для меня пальто, под которым больше нет ран, Шерлок сидит в кресле, закрытый на все пуговицы, и смотрит мимо. Я замечаю, что нового он не купил, и думаю – может, это негласное заверение в дружбе?
Шерлок молчит, пока я переодеваюсь в ванной и смываю с себя кровь и землю, молчит, когда я сажусь перед ним в другое кресло, молчит, когда я мысленно перебираю возможные оправдания.
Молчит и не смотрит, я только слышу, как одна за другой наглухо захлопываются коробочки в нём. Шерлок Холмс в Шерлок Холмсе. И я не знаю, чем заполнить паузу между нами.
Но, в конце концов, говорю:
- Джон Уотсон – это тоже я.
Он встает и уходит.
А я остаюсь сидеть, у меня в руках окровавленное пальто, на ручке кресла Шерлока – стакан из-под виски, и я совершенно не знаю, что делать.
Домой мы возвращаемся отдельно – я, Шерлок и волк.


***
На глаза ему я стараюсь попадаться как можно меньше – ухожу до рассвета, прихожу заполночь, идеальный сосед. Расстояние между нами насчитывает уже сотни миль, но я не собираюсь съезжать, потому что действительно: второго Шерлока Холмса никто так и не придумал, а я не собираюсь превращаться в одинокое отражение собственных волчат. Всё как в первый день, с одной только разницей – теперь он смотрит. Каждый раз, когда видит, смотрит так, словно вытряхивает изо всех шкур. Мимо Джона Уотсона, мимо волка. На меня. Теперь в его глазах режим страха переключился на режим отвращения, и он старается не притрагиваться к вещам, которые трогал я.
Ликантропия – не вирус, говорю я ему. И не передается воздушно-капельным путем. Он демонстративно отворачивается, а я по-прежнему не понимаю, почему он не попросил меня убраться подальше, не посадил в клетку и не рассказал Майкрофту. Он считает, что я не опасен? Он считает, что я слишком опасен?
К чему этот бойкот, я не уравнение, которое можно перечеркнуть отрицанием.
Я стараюсь не показываться ему на глаза, больше не исполняю этюдов, учусь наконец-то оставлять следы, по которым он сможет выучить меня заново, если захочет, и ничему не удивляюсь.
Ничему – кроме сообщения, которое приходит мне в полвторого ночи, в полнолуние.
«Спускайся, поговорим. ШХ».


***
«Как?» - спрашивает он меня, и я рассказываю. Долго и сбивчиво, потому что не знаю, с чего начать, у меня еще никто никогда не спрашивал. Он наконец-то слушает, и смотрит, то на Джона, то на меня, и я вижу, как что-то в нём сдвинулось. Что-то очень важное, пропала появившаяся было пустота, и теперь в нём как прежде нет фальшивых нот.
Я не знаю, как рассказать так, чтобы он понял, что мы с псом – разные. Что я человек, внутри которого волк, а не наоборот. Я так надеюсь на Джона Уотсона – он слишком хороший человек, чтобы быть опасным, и Шерлок, кажется, верит Джону, но обращается ко мне.
- Перевоплотись, - просит он меня. – Я хочу видеть.
- Меня? – спрашиваю.
- Да, - говорит он. – Тебя.
И я не могу устоять, я по-прежнему не знаю, с чего начинать, меня никто никогда не просил.
Я становлюсь собой, пытаясь быть аккуратным – в квартире слишком мало места и слишком много напряжения.
Шерлок смотрит, и теперь в его взгляде одно лишь любопытство. Он подходит, медленно, шаг за шагом, мили между нами превращаются из сотен в десятки, затем сразу в дюймы, потом любое расстояние исчезает, и он кладет руку мне на голову.
Я поднимаю на него глаза.
- Ты – Джон Уотсон, - утверждает он.
Я хочу ответить, но не могу, вервольфам недоступны слова, но позволены действия, и я ложусь у его ног, и это единственно возможная для нас форма выражения признательности.
Но если бы я мог говорить, я бы сказал, а он понял:
- Нет. Но Джон Уотсон – это тоже я.

URL комментария

---

Пишет Гость:

05.02.2012 в 22:48

Дорогой заказчик, боюсь, что своенравный автор извратил всё, что только мог. Но надеюсь, что вам всё же понравится. С уважением, Второй Потенциальный, он же Первый Фактический.

Исполнение 1. 2827 слова.

Часть 1

…Когда становилось совсем плохо, безнадежно, конец, тогда, только тогда я спрашивал их, насколько они хотят жить и ждет ли их хоть кто-нибудь. Конечно, отвечали они, сильно, отвечали они. Никто, отвечали они.
Первых я обращал. Остальных оставлял, чтобы их заносило песком, обгладывал ветер, и не оставалось даже воспоминаний. О них очень быстро забывали. Если ты одинок там, в другом мире, то почти нет шансов, что станешь больше чем ноль здесь, где у людей в сердце воет лишь тревожная сирена, и кроме этого ничего нет.
Врач не должен быть оборотнем, а оборотню нельзя быть врачом. Но я не слушал ни себя, ни здравого смысла, считая, что выше этого, и теперь у меня есть выводок волчат, маленькие озлобленные щенки Ларри Тальбота, он бы гордился мной. Они ненавидят меня, имея полное право – за то, что я с ними сделал. Ведь когда человек умоляет, то его ни в коем случае нельзя слушать. Ведь если он опустился до этого – он уже не в своем уме.
Теперь мои щенки охотятся за мной, а я учусь у Шерлока Холмса не оставлять следов.
Теперь меня зовут Джон Уотсон и я безобиден, а Афганистан или, быть может, Ирак, остались лишь в голове у моего друга. Военный хирург и капитан пятой дивизии съедены луной подчистую, вот только временами я поднимаю голову и вижу, что Луна смотрит на меня моим же лицом.
Тогда я ухожу домой, слушать тишину, слушать телевизор и пар, поднимающийся над закипевшей водой, а Шерлок Холмс не слышит от меня ни слова, умнейший и наивнейший из людей. Он говорит со мной, говорит с собой, говорит за нас двоих, не замечая, что я отвечаю ему молчанием, которого ему достаточно, и тогда я отвечаю ему благодарностью, которая ему как раз не нужна.
Мне интересно с ним, но совершенно неинтересно, почему он такой и, кажется, я единственный, кто так его воспринимает. Остальные хотят заглянуть в коробочку со стильной надписью «Шерлок», открыть коробочку, взломать коробочку, не замечая, что у неё никогда не существовало замка, и не догадываясь, что внутри нет пустоты, которая всех так завораживает друг в друге. На самом деле, внутри коробочки – еще одна. И еще. До бесконечности.
Внутри Шерлока Холмса только Шерлок Холмс, внутри меня – волк и Джон Уотсон, и это неплохое сочетание для того, чтобы быть соседями.


***
Он никогда не знает по-настоящему важных вещей, солнечной системы, искусства, как образуются облака и человеческие отношения. Зато прекрасно разбирается как соединяются между собой элементарные частицы, и может мысленно разложить человека на мельчайшие составляющие за пять секунд. Иногда мне кажется, что о мире он знает куда больше, чем я сам. Потому что для него не существует главного, только детали.
А я не оставляю после себя деталей – тех, которые могут выдать, я подбрасываю Шерлоку любые на его вкус. Чтобы не стало скучно. Он смешной – задыхается буквально от всего, а дышать может только отравленным воздухом и собственной значимостью. Он пахнет человеком, чужими ошибками и самодостаточной зависимостью, но действует иногда как вервольф. У него есть чутье – временами настолько поразительное, что я только крепче стискиваю загривок собственного волка, потому что ему хочется вторить, глядеть запахами, идти по звукам и не пользоваться обычным зрением. Мой волк хочет перейти в другую систему координат, Джону Уотсону нельзя, а Шерлок находится в ней постоянно.
Эвклиду и не снилось.
Шерлок не знает о том, что каждые несколько месяцев я раздвигаю занавески у себя в комнате, распахиваю все дверцы, которые только можно, и исполняю этюд для чемодана и несуществующих следов. Складываю вещи, каждый раз изобретая новую мелодию, сборы никогда не повторяются, ничего не повторяется, это правило, установленное себе же, он не должен понять по отворотам рубашки, что конференции, на которые я регулярно езжу, существуют лишь в моем воображении и чьем-то расписании.
Я уезжаю далеко, на самый север Шотландии, туда, где Гольфстрим, гнутся стебли, гнутся люди, разный запах соли на каждом побережье, а куртка нещадно тонка для такой погоды. Днем я выхожу в интернет, так, чтобы Шерлок видел, что я онлайн и думал, будто знает всё на свете. Сижу подолгу за всеми попавшимися столами, оставляю следы от ручки и чернил на пальцах. А по ночам мы с волком становимся неразделимы, и параллельным прямым удается пересечься, пусть даже луна опускается всего несколько раз.
Я терплю долго. Месяц, два, три, как получится. Иногда удобнее считать днями, и выходит девяносто семь, или сто тринадцать, не более. Бывает, всего семьдесят один, но месяцы мне нравятся больше. В них больше полноты и лаконичности. Но итог один – я не выдерживаю, меня слишком много для Джона Уотсона, он неплохой человек, но тесный, и приходится оплачивать два билета – один в место, которое так и не станет для меня существовать, а другой в Инвернесс, город плащей и сутулых силуэтов, для которых ветер слишком тяжел.
Возвращаемся мы всегда по отдельности, я и волк, и ни одной фальшивой ноты в моём этюде, ни одной царапины на теле, ни тени звериной дикости в глазах.
Шерлок Холмс по-прежнему считает, что знает всё на свете, когда рассказывает, что у меня была интрижка с официанткой из гостиничного ресторана. Я не могу не признать, что в чем-то он прав, но о главном как обычно отвечаю молчанием, и как хорошо, что Шерлоку никогда не нужно главное.


***
Лондон – слишком популярная помойка для того, чтобы можно было жить спокойно, и рано или поздно кто-то из моих «щенят» пытается выскользнуть из своей детской, мягкой шкурки и встать на мой след. Они не знают моего теперешнего имени, но у них есть нюх и совсем нет благоразумия. Они думают, что годовалые волчата, даже сбившись в стаю, смогут превзойти и меня, и себя самоё. Они новорожденные старики - в них очень много застывшей, закостенелой злости, а у меня – мысленная коллекция шкур на стене и годы существования. А еще – умение жить, не оставляя следов, и друг, почти-вервольф. То, чего у них не будет никогда, потому что второго Шерлока Холмса никто не удосужился придумать.
И когда мы встречаемся, то кто-то умирает. Не люди. Не я. И не Шерлок.
Несложно вычислить.
После, стряхнув кровь и отвращение, я заново примеряю на себя Джона, отправляю смс, что иду ночевать к очередной женщине, чьего имени нет ни в одном телефонном справочнике, а сам снимаю номер и пережидаю ночь, слушая, как через две комнаты от меня пожилая женщина стучит спицами, отрезая ими крошечные куски времени, и комкая в руках бессонницу. Я слышу всё это, и много больше.
Я могу спать только на Бейкер-стрит, потому что там – логово, и на короткое время всё перестает существовать. Там я сам перестаю существовать, на моём месте Джон, а он настолько человек, у него надежный характер, сострадание в глазах и много терпения, мы с ним договорились, он спит, а я вижу сны. Его сны. Свои сны.
Мои невнятны, его – красочны. Мои полнятся пространством, его – людьми.
Иногда мы с Джоном удивительно гармоничны, и в такие дни Джон обычно очень разговорчив, а Шерлок, верно угадав чутьем, против обыкновения не прячется за анализом того, что никогда не станет его, анализом жизни, а разговаривает – немного, и с удовольствием играет. А я слушаю.
Шерлока приятно слушать, в нем нет фальшивых нот. Его мелодии всегда идеальны и у него есть свои этюды, чтобы рассказывать мне о важном.
Музыка стекается в углы, разговоры стекаются по углам, Шерлок встряхивается, я тоже, и мы идем спать, хотя я слышу, как он ходит у себя по комнате, из угла в угол и обратно, шаги упорядочивают мысли, его самого и окружающую действительность.
Один Джон Уотсон спит, и ему снится музыка, у неё человеческое лицо, а я гляжу сквозь закрытые веки Джона, и вижу луну. Я всегда вижу луну. Даже когда над Лондоном её нет, потому что где-то она же всё-таки есть, и как удачно, что об этом Шерлок тоже ничего не знает.

URL комментария

---

Чужое

автор: robin puck
рейтинг: PG-13 (лексика)
спойлеры: Torchwood 2x12
персонаж: Джек
предупреждение: не вычитано, писалось в порядке дружеского обмена драбблами с Александр Меррит на тему "как джек бросал пить"

Их было двое: Тощая Кобыла и Пучеглазая Жаба. В приступах пьяной нежности Джек именовал их коротко: мои сучки. Тощая Кобыла была время от времени игрива, ее можно было пощупать за зад, но в постели от нее толку было мало - Кобыла обожала стилеты, жесткие стеки и прочие малоаппетитные игрушки, а живучесть Джека заводила ее до маньячного блеска в глазах. Пару раз очнувшись на залитых кровью простынях и проблевавшись Джек понял, что с этой леди у него мало общего, и перестал обращать внимание на кобылины заигрывания.
С Пучеглазой Жабой было сложней. Она предпочитала эффективность эффектности, и поначалу Джек никак не мог приспособиться к ее манере вести деловую беседу.
- Ты не поддаешься воспитанию, - говорила она, уставившись ему в переносицу прозрачным взглядом, - Еще раз начнешь распускать руки, и я сдам тебя в полицию как содомита.
- Нелогично как-то, - пытался огрызнуться Джек, но его игнорировали. Только Тощая Кобыла злорадно смеялась и ластилась к Пучеглазой Жабе, бросая на Джека провоцирующие взгляды. Чертовы суки. Без хорошей порции виски работать с ними было совершенно невыносимо. И Джек пил. Иногда он пил сутки напролет в своей квартире - на выдаваемые Жабой деньги он снимал у моложавой вдовы неплохие по местным меркам апартаменты, где было достаточно тихо и темно для утомленного алкоголем человека. Упиться до смерти ему удалось только один раз, после чего начала пошаливать печень, и до следующего воскрешения Джеку было очень паршиво. Потом, правда, организм непостижимым образом справился с причиненным ущербом, и все пошло по накатанной.
- Бессмертный пьяница, - нежно звала его уже совершенно чокнувшаяся от обилия насилия и крови Тощая Кобыла, а постаревшая Пучеглазая Жаба только презрительно кривилась и просила Джека не дышать в ее кабинете. Джеку было плевать. Отработав свое, он шел или домой, где у него была всегда припрятана бутылка-другая пшеничного виски, или в трактир на соседней улице. Там было шумно, грязно и весело, и уходил оттуда Джек уже не один, а с какой-нибудь смазливой девчонкой, а то и двумя. Чтобы познакомиться с мужчиной, нужно было затратить так много усилий, что Джек предпринимал какие-либо действия в этой области в совсем крайних случаях. Женщин хватало, и они были разными - полные, худые, молодые, зрелые, черненькие, рыженькие, попадались и блондинки... Один раз Джеку даже удалось прижать в темном уголке арапку.
А вот выпивка разнообразием не радовала, хотя и исправно отключала сознание. Сто лет. Целых сто нет ненавистной работы, плохо отмытых тел и обдирающего глотку виски. Чокнуться можно.
И он постепенно сходил с ума. Воспоминания о самой первой смерти и о том, что было до нее, почему-то не тускнели со временем, а обретали всю большую четкость и ясность после каждого воскрешения. С течением лет он стал избегать блондинок и возненавидел докторов. Блондинки были в основном продажными, а доктора до отвращения невежественными. Один из них отрезал Джеку простреленную в суставе руку, пока тот был без сознания и не мог возразить. Тощая Кобыла была вне себя от веселья, она хотела отрезать Джеку еще что-нибудь, и Пучеглазой Жабе пришлось как следует накачать ее морфием. Жизнь становилась все более и более абсурдной.
А потом Пучеглазую Жабу загрыз саблезубый тигр, а у Джека так болела голова и тряслись руки, что он не успел ничего сделать. А потом Тощая Кобыла вколола себе слишком большую дозу морфия и не проснулась утром. А потом Джека зарезали в подворотне, и он очнулся в мертвецкой рядом с трупом какого-то разделанного на мясницкий манер бедняги. Он вернулся домой, и старая вдова напоила его чаем и забрала испорченную рубашку и жилет, чтобы постирать и заштопать.
- Бедный мальчик, - сказала она, гладя его по волосам трясущейся рукой, - Потерпи, скоро все изменится.
После этого Джек почему-то перестал пить.
А потом в Торчвуд пришли Энтони и Джеймс. А потом Кристина.
И все действительно изменилось.